Узнать о них много нового и старого неведомого можно в вышедшей только что великолепной книге известного историка садово-паркового искусства Владислава Андреевича Горохова «Дворцы и парки Крыма в истории и историях» (М., ООО «Ин-Октаво», 2018, 636 с.).
Труд основательный, содержит массу информации, подробно, с деталями, повествует обо всех достойных внимания дворцах, садах и парках полуострова. Подкупает живой рассказ о том, что не просто известно автору, но дорого и близко ему. Владислав Андреевич в Крыму родился и книгу посвятил своим родителям.
Первым делом автор предлагает читателю совершить экскурсию в историческое прошлое полуострова. Последовав за ним, мы, например, приоткроем для себя завесу над злополучными «потёмкинскими деревнями», которые фельдмаршал «возводил» в 1787 году по маршруту движения Екатерины Великой в Крым и, если даже не сменим гнев на милость, то лучше поймём действия князя Потёмкина. «Справедливости ради», — признаёт В. А. Горохов, там были «возведены» и строения-декорации» — белые хатки с цветущими вишнями и яблонями, мраморные дворцы с фонтанами, скульптурой, кипарисами и пальмами». Близ Балаклавы, в аллее из привезённых для этого случая апельсиновых и лимонных деревьев, но которые и ныне в тех местах не растут, Екатерину приветствовала нарядная «амазонская рота», укомплектованная из сотни жён и дочерей балаклавских греков. «Зачем?», — спросите вы. — Автор ясно отвечает, что для «развлечения императрицы во время долгого путешествия». Для того, чтобы она остановилась на несколько минут, поприветствовала и выразила удовлетворение увиденным. Фельдмаршал, якобы, «показывал императрице, что здесь должно быть так, так и будет когда-нибудь».
Фейерверки в честь Екатерины Великой во время путешествия в Крым. Неизвестный художник. 1787 год.
Кое-где, между прочим, уже были разбиты парки с водоёмами, построены церкви. В Кременчуге, например, к приезду Екатерины Потёмкин успел возвести деревянный дворец по проекту И.Е.Старова, а миргородский художник В.Л.Боровиковский — расписать покои. На одной из его картин Пётр пашет, а Екатерина засевает поле. Был обустроен городской сад с озером, обложенным белым мрамором, с мостиками и беседками. Екатерине всё это очень понравилось, она писала о «прекрасной дубовой роще» и саде «с грушевыми деревьями такой вышины и толщины, каких я не видывала отродясь и все в цвету». Она якобы выразила сожаление, что Петербург построен на севере, а не в этом райском месте. Сопровождавшего императрицу немецкого врача А. Меллера больше впечатлили «вишнёвые аллеи в саду». На таком фоне произнесённые при императрице слова Таврического архиепископа Амвросия о превращении этой «необитаемой земли в сад плодоносный» звучали весьма убедительно. А уж появившиеся сразу после поездки Екатерины потёмкинские города — Екатеринослав, Николаев, Херсон, Севастополь — были не декоративными, а вполне реальными.
Трудно даже перечислить все объекты, привлёкшие внимание автора. На первом плане — самые известные: Алупкинский и Ливадийский дворцовые комплексы, Пушкинский парк в Гурзуфе, царское имение в Ореанде, дворцово-парковый ансамбль в Массандре, Никитский ботанический сад. Отдельная повесть о русской Ривьере — Суук-Су (Гурзуф, Партенит) с огромным количеством действующих лиц, среди которых и Чехов, и Шаляпин, и Коровин. Куда ни кинь, всюду представители царствовавшего дома Романовых. Там и эмир Бухарский, и военный министр В.А.Сухомлинов, и министр финансов В.Н.Коковцов, и «провидец» Распутин, и повсеместно (более 60 построек в Крыму) «архитектор Высочайшего Двора» Н.П.Краснов. Вообще, среди известных государственных деятелей, предпринимателей, учёных, писателей, художников, артистов XIX-XX вв. сложнее отыскать тех, кто не отметился в Крыму.
Рассказывая о строениях и насаждениях, В.А.Горохов основательно знакомит читателя с их создателями и хозяевами. Например, с Раевскими, начиная с Николая Николаевича Раевского-старшего (1771-1829), генерала, героя Отечественной войны 1812 года. Затем очередь Николая Николаевича Раевского-младшего (1801-1843), который ребёнком всю Отечественную войну 1812 года находился при войсках своего отца, затем стал генералом, брал Эривань и Карс, как и его отец, был знаком с А.С.Пушкиным, основал Сухумский ботанический сад, закладывал виноградные плантации на Черноморском побережье Кавказа, занимался сельским хозяйством в своих имениях, в том числе и крымских. Это с его подачи имение было названо Карасаном (от провинции Хорасан) в память о персидском походе1795 года, в котором участвовал его отец.
Дворец Карасан Раевских в Крыму.
Садоводом был и следующий Раевский — Николай Николаевич-третий, который внедрял хлопок и шелководство в Средней Азии и Крыму. Он сражался за свободу Сербии, где погиб в 1876 году. После него имениями занялся брат — Михаил Николаевич, возглавлявший Департамент земледелия и Императорское Российское общество садоводства. Он побывал в Персии и, очарованный культурой древнего народа, решил воспроизвести персидские мотивы в архитектуре дворца, в стилистике сада. Один из правнуков М.Н.Раевского — Александр Юрьевич Куленкамп, известный садовод, о садовых делах своих славных предков неоднократно рассказывал на страницах «Вестника садовода».
Без малого полтораста страниц книги посвящено синим холмам Коктебеля и его неуёмным обитателям, во главе с Максимилианом Волошиным.
Коктебель. М.А. Волошин. 1932 год.
Чувствуется, что В.А.Горохову интересны и эти места, и люди, с ними связанные. От него мы узнаём, что мимо киммерийских берегов «проплыл» в своё время Пушкин и якобы высоко оценил их своеобразную строгую красоту. Узнаем, что «дачный Коктебель» был открыт Эдуардом Андреевичем Юнге (1833-1898), директором Петровской (ныне Тимирязевской) академии. Один из его наследников — Александр разбил там виноградники и занимался виноделием, а между делом — очень серьёзно ботаникой. Он открыл неизвестный ранее вид тюльпана Tulipa koktebelika junge и ещё три десятка растений. Он же продал небольшой полынный участок в 59 соток Елене Оттобальдовне Волошиной-Кириенко — матери поэта. На нём позже Максимилиан Александрович по собственному проекту возведёт оригинальный дом. Волошин, русский-парижанин, поэт-путешественник, поэт-странник, стремившийся «всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить». Прежде, чем обосноваться в «тёмной стране» Киммерии, он исколесил полсвета. Постепенно постигает он восточный Крым — Коктебель, Феодосию, «холмы, насыщенные какой-то большой исторической тоской». Волошин навсегда влюбляется в этот край: «в голове «Капитал», в сердце Коктебель». Ему дорого «серебро полыни», здешняя земля «могил, молитв и медитаций», которая у моря вырастила ему «скупой посев айлантов и акаций в ограде тамарисков».
Цветущий тамарикс. М.А. Волошин.
В Волошине было чрезвычайно сильно ренессансное начало, он отзывался на самые разнообразные проявления человеческого духа и позитивную энергию щедро передавал другим. Он любил мир, был открыт каждому новому человеку, независим от житейских условностей и непочтителен к любым формам социально-политического устройства. Попытки его жить в соответствии с этими принципами со стороны часто воспринимались как безрассудство и чудачество. Вот и дом свой он превратил «в бесплатную колонию для писателей, художников и учёных». Там собиралось такое количество творческих, оригинальных, талантливых, а то и гениальных, людей, что, порою, обывателям посёлка он напоминал бедлам.
Максимилиан Волошин был мудр, многогранен и противоречив. Он, например, сумел понять, что революция это и возмездие, и попытка разорвать порочный круг неправедного мироустройства, сказать о ней «словами стародавними, почти былинными». «Ни война, ни Революция, — как он писал, — не испугали меня и ни в чём не разочаровали: я их ожидал давно и в формах ещё более жестоких». Ему пришлось испытать все прелести гражданской войны, видеть жестокость расправ с обеих сторон, но «из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес веру в человека», веру в способность «юного, преступного, святого народа» к историческому и духовному творчеству.
В отношении же событий и явлений житейских Волошин не был столь проницателен и последователен. Особенно по молодости. Так, он попытался отговорить мать от покупки земли в Коктебеле и отправиться в Батум, где тропическая растительность, кругом снеговые горы. Несколько позже он страстно агитирует мать уже за Салерно или Амальфи. «Какая там красота!» Сперва ему показалось, что это похоже на Ялту, но потом он понял, что «Ялта сравнительно с этим просто лубочная копия… Там всё голубое: и море, и скалы, и небо. Глядя на Чёрное море нельзя составить себе представления о всей прозрачности Средиземного. Оно так же похоже на него, как Патриаршие пруды на Коктебельский залив».
Что говорить, сравнение со Средиземным, не в пользу Чёрного моря, и пинии итальянские зябнут на Южном берегу, но мы-то глядим на Крым с Патриарших прудов, а то и с южного берега моря Белого.
Много отрезвляющей правды содержится в строках из волошинского «Дома поэта» (1929 г): «Здесь, в этих складках моря и земли людских культур не просыхала плесень — // Простор столетий был для жизни тесен, // Покамест мы — Россия — не пришли. // За полтораста лет — с Екатерины — // Мы вытоптали мусульманский рай, // Свели леса, размыкали руины, // Расхитили и разорили край, // Осиротелые зияют сакли, // По скатам выкорчеваны сады. // Народ ушёл, источники иссякли». Конечно, столь пессимистические оценки вызваны прежде всего пережитыми поэтом и всей страной усобицами, голодом и войной, когда «фанатики непримиримых вер» — и «красный вождь, и белый офицер» искали под кровлею поэта «убежища, защиты и совета», а тот делал всё, «чтоб братьям помешать себя губить, друг друга истреблять». Буря утихла, пожар догорел, дом уцелел. Его не отняла власть, не сжёг враг, не ограбил вор. Поэт принял это как дар. Приглашая гостя под свой убогий кров, он говорит: «Пойми простой урок моей земли: // Как Греция и Генуя прошли, // Так минет всё — Европа и Россия. // Гражданских смут горючая стихия// Развеется… Расставит новый век // В житейских заводях иные мрежи…».
Вот только три сюжета на темы, раскрытые в капитальной книге В. А. Горохова «Дворцы и парки Крыма», которую непременно должен прочитать каждый, кому интересны сады и люди, кто любит историю. Книга написана живо, богато иллюстрирована. Читать её — одно удовольствие. Чтения — на несколько дней, удовольствия и пользы — навсегда.
Всякий отзыв на книгу непременно должен содержать хотя бы одно-два замечания. Потому вынужден указать, что порой эмоциональность изложения приводит к погрешностям. Так, внимательный садовод заметит, что «реликтовое чудо» — гинкго двулопастный, несмотря на почтеннейший возраст в 250 миллионов лет, не «тяжело», как думает почему-то уважаемый Владислав Андреевич на странице 535, а легко можно обнаружить не только на его родине в Китае, и не только в Карасане, бывшем имении Раевских, но даже в Москве и Подмосковье. Вот так выглядит деревце гинкго в моём саду, где растёт 15 лет.
В «историческом путеводителе», посвящённом Карасубазару, нелишне было бы указать современное название города — Белогорск. Обиделась бы и Елизавета Воронцова, урождённая Браницкая, отец которой был Ксаверий, за неточное написание её отчества на странице 120. Зато её муж, граф М. С. Воронцов после уничижительных и, скажем прямо, несправедливых пушкинских оценок — «полу-милорд, полу-купец, полу-мудрец, полу-невежда», да ещё с угрозой увеличить негатив вдвое — «станет полным, наконец», остался бы доволен. В связи с тем, что Н. Н. Раевский привлекал к осуществлению своих планов по благоустройству Карасана не только ботаников Н. А. Гартвиса и Ф. П. Фишера, а и Воронцова, то Горохов признал познания владельца и основателя Алупки в ландшафтном деле весьма основательными и удостоил его звания «любитель-профессионал» (с. 529). Видимо, полный, наконец.
Александр РЕБРИК, главный редактор «Вестника садовода».
Редкий по своей красоте садовый тур в Крым 11-17 мая 2019 года с «Зелёной стрелой»: Японские садовые мотивы и праздник цветения глицинии
Вернуться к рубрике Почитаем, полистаем